Цивилизационный выбор Украины должен стать тревожным сигналом прежде всего для России, привлекательность которой в качестве интеграционного ядра существенно снизилась за несколько последних лет. На ситуацию с ценностным вакуумом не смогли серьезно повлиять даже украинские материальные интересы, обусловленные во многом зависимостью украинской экономики от транзита российских энергоресурсов и отсутствием альтернативных рынков сбыта продукции. Российский бизнес выступал к тому же в роли крупнейшего инвестора и кредитора в Украине.

Очевидно, какое-то позитивное развитие ЕАЭС возможно, только если вызов, связанный с украинскими событиями, будет постоянно перед глазами интеграторов. И развитие экономического сообщества пойдет по пути создания институтов, в рамках которых будут достигаться взаимоприемлемые договоренности. Собственно, эти подходы в наибольшей степени ассоциируются как раз с казахстанской позицией. Президент Назарбаев неоднократно подчеркивал, что ЕАЭС является экономическим объединением, и страна воспользуется своим правом выхода, если последуют попытки превратить его в политический союз.

Драматические повороты в российско-украинских и российско-западных отношениях в течение года ставили серьезные проблемы с необходимостью сохранения внутриказахстанского политического мира, с чем в целом успешно справлялась Акорда. Происходящее в Украине становилась серьезным аргументом для “внутреннего употребления”, поскольку глава государства отметил, что радикальные сценарии в языковом вопросе могли бы привести к развитию ситуации по украинскому сценарию. С другой стороны, слова российского Президента о том, что казахстанская государственность является личной заслугой Нурсултана Назарбаева и, если бы не он, страна не могла бы существовать в современной государственной парадигме, встретили крайне негативную реакцию не только официальных казахстанских властей, но и экспертного сообщества. 2015 год будет годом 550-летия казахской государственности, и эти дискуссии придали празднованию дополнительное политическое значение.

В условиях санкций против России и принятых крайне жестких ответных ограничений Казахстан и Беларусь логично отказались предпринимать действия, похожие на российские контрсанкции, и обязались не осуществлять реэкспорт на российский рынок. Это условие, по утверждению российской стороны, нарушалось Беларусью и привело в конце года к обострению торговых отношений между двумя странами. Потенциально российское руководство в дальнейшем встанет перед выбором между сохранением режима контрсанкций и сохранением единого таможенного пространства. Хотя Казахстан сохранил все свои возможности, связанные с внешней торговлей и доступом к рынку международных капиталов, влияние начинающегося экономического кризиса в России на нашу экономику может быть большим, и оно было бы таким и без членства в ЕАЭС. Каналами кризисного влияния помимо валютного рынка и потенциальной возможности ухудшения внешнеторгового баланса остаются и возможный импорт инфляции, и состояние российских банковских и сырьевых секторов.

В ситуации роста геополитической напряженности Казахстану удалось в этом году сохранить свою многовекторность и статус страны, обладающей определенным влиянием, что проявилось в удачном посредничестве, предшествующем остановке Президента Франции в Москве. По оценкам главы Казахстана, санкционное давление на российского партнера по ЕАЭС является бессмысленным, поскольку г-н Путин “самый нормальный либерал” в российских политических реалиях, и альтернативой его режиму могла бы быть победа крайне националистических сил или коммунистов. Очевидно, казахстанская многовекторность оставляет возможность в будущем выступать в каких-то ситуациях в качестве одного из возможных посредников между Россией и Западом и сторонами в украинском конфликте.

“Нурлы жол” как весьма амбициозная антикризисная стратегия

Проводившаяся с середины 90-х, и особенно с созданием в начале 2000-х Национального фонда, крайне консервативная макроэкономическая и бюджетная политика дала возможность запуска различных стимулирующих программ, самой масштабной из которых стала объявленная Президентом в ноябре “Нурлы жол”. Программа предусматривает дополнительный трансферт в течение 3 лет суммарно $9,2 миллиарда. Эти средства должны быть использованы на инфраструктурные проекты, которые могут иметь стимулирующий эффект для экономики в целом. Речь идет о развитии инфраструктуры, строительстве дорог и ЛЭП, а также масштабной программе предоставления арендного жилья без посредничества финансовых институтов. Программа позитивно оценивается международными институтами развития, включая МВФ, с оговоркой о том, что она должна оставаться контрцикличной, а не процикличной, и о необходимости возврата к более жесткой бюджетной политике по мере улучшения внешних факторов.

Любые масштабные антикризисные программы, основанные на увеличении спроса со стороны государства, неизбежно вызывают ассоциации с “Новым курсом”, положения которого начали реализовываться в США в 1933 году. (Хотя звучали и сопоставления с НЭПом.) Частями плана Президента Рузвельта были инфраструктурные проекты, программы занятости, создание государственной корпорации, осуществляющей проекты в гидроэнергетике, и государственные субсидии банкам. Программа вместе с искусной политической риторикой помешала приходу к власти в США левых и правых политических популистов, чье влияние стремительно нарастало в тот же год, когда к власти в Германии пришел Гитлер. Ее влияние на долгосрочный экономический рост оценивается с точки зрения “чистой экономики” как неоднозначное. Кризис начала 30-х возвратился в 1938 году. А в 1939 “США занимали 17-е место среди 18 основных капиталистических государств по уровню восстановления производства 1929 года” (Цитата из книги Н. Яковлева “Рузвельт”).

Смена Премьер-Министра, укрупнение министерств

Возвращение Карима Масимова на должность Премьер-Министра в марте стало в значительной степени следствием ухудшения ситуации на постсоветском пространстве и возникновения предпосылок для масштабного кризиса. Цены на нефть в тот момент не снижались, но уже произошло серьезное ослабление российского рубля. Г-н Масимов руководил купированием кризиса 2007-2009 годов практически с той же самой правительственной командой, что и сегодня. Смененный им Серик Ахметов, воспринимался в большей степени как Премьер, нацеленный на эффективную промышленную политику в рамках ФИИР. Было ли причиной смены только то, что в фокусе экономической политики вновь оказалась макроэкономика, или какую-то роль сыграли неявные политические амбиции экс-премьера, остается неясным.

Через несколько месяцев после возвращения г-на Масимова состоялась реорганизация министерств, в результате которой возникло несколько суперведомств, наделенных большими полномочиями, например, Министерство национальной экономики и Министерство энергетики. Обоснованием происходящих изменений и ликвидации агентств и комитетов стало слишком большое количество решений, принятие которых выносилось на уровень правительства, бывшего не в состоянии их администрировать. Глава правительства хочет видеть большую персональную компетенцию и ответственность министров, что приходит на смену более институционалистскому подходу с бюрократической регламентацией. Ранее нечто подобное произошло в финансовом секторе, где Нацбанку были возвращены функции мегарегулятора, а самостоятельное АФН ликвидировано.

Дальнейшее сокращение роли публичной политики

Кризис в среде традиционной оппозиции, не представленной в парламенте, дополнился в этом году отсутствием роста влияния остальных парламентских партий помимо “Нур Отана” и тем, что не появлялись новые сколько-нибудь амбициозные политические проекты. Факторы, вроде бы способствующие росту популярности национал-патриотов - в частности, отторжение определенными группами населения проекта ЕАЭС и событий в Украине - не привели к формированию новых политических инициатив с их стороны и какому-либо процессу партстроительства. Если бы парламентские выборы состоялись в 2014 году, у власти не было бы серьезных оппозиционных альтернатив. Отсутствие публичной политики переносит центр тяжести на внутриклановую борьбу, ведущуюся иногда с использованием антикоррупционных расследований правоохранительных структур. Уровень доверия общества к политической и правовой системам крайне низок. Стабильность поддерживается исключительно благодаря харизме и уровню поддержки лично Президента. Сохранение этой ситуации несет серьезные риски для Казахстана.

Рост влияния социальных сетей. Ускорение процессов размежевания в них

В 2014 году для Казахстана как никогда актуальным стал вопрос информационной безопасности на фоне крайне агрессивного освещения в российских медиа конфликта на Украине и геополитической ситуации в мире. В части из них происходило размывание профессиональной этики (в значительной степени присущее и украинским, и некоторым западным СМИ). При этом уровень информационного влияния этих медиа на казахстанское общество остается достаточно высоким, и традиционные казахстанские СМИ не являются в полной степени конкурентоспособными. В ходе одного из осенних обсуждений была высказана точка зрения, что использование казахстанских СМИ с большим уровнем влияния, чем есть у них сейчас, во внутриолигархических конфликтах является для власти более неприятным сценарием, чем вовлеченность в российское информационное поле. Проявлением этого тренда, возможно, стало закрытие в конце года журнала “Адам Бол”, несмотря на протесты некоторых парламентариев и знаковых фигур казахстанской интеллигенции. Непосредственным поводом для закрытия стала одна из публикаций издания, связанная с проблематикой украинского конфликта.

Возможно, заметный рост политизации казахстанских социальных сетей стал реакцией как раз на чрезмерное доминирование российских медиа. Возможно, это было неизбежным процессом, который в статичной ситуации занял бы несколько лет, но уместился в несколько месяцев в ситуации 2014 года. Российско-украинское противостояние во многом привело к повышению температуры в сетях и явных симпатий многих наиболее популярных блогеров к одной из сторон конфликта. Собственно казахстанская идентичность выглядит в какой-то мере пострадавшей субстанцией в результате этого размежевания, и ее формирование происходит не так быстро, как политизация соцсетей.