В итоге проблематика комментариев оказалась гораздо шире и затронула значительную часть направлений работы регулятора. При этом г-н Келимбетов традиционно резко отозвался о действиях банков и пенсионных фондов, приведших к возникновению проблем в этих секторах. Начал же он с сопоставления возможного влияния внешних шоков в нынешней ситуации и в 2007-2008 годах.  

“Наше окно не связано с Россией и уже закрыто из-за высокого уровня NPL”

Если сравнивать с финансовым сектором 2004-2007 годов, когда объем заимствований на внешних рынках превышал $40 миллиардов, то сегодня общий долг банков на уровне $11 миллиардов. И то это долгосрочные займы, в целом для финансового сектора я какой-то большой угрозы не вижу. В последние два-три года банки в плане базы фондирования “обжегшись на молоке - дули на воду”, выбирали фондирование казахстанских юридических и физических лиц и депозиты квазигосударственных структур. Внешних заимствований не было, недавно кaspi привлек $200 миллионов в качестве эксперимента, но и то оказалось дороговато. Для их бизнес-модели это “Ок”, но в целом для сектора не очень. Поэтому мы не видим в последних событиях, связанных с санкциями, какое-то влияние на то, что для нас закрывается окно. Наше окно не связано с Россией, оно и так уже было закрыто из-за высокого уровня NPL - свыше 33%. С таким уровнем для многих банков, за исключением Народного, выход на внешние рынки был маловероятен. Поэтому к снижению возможностей это не приведет. Тогда как для государства, возможно, наоборот, это наиболее успешный момент для того, чтобы осуществить внешние заимствования. Правительство над этим думает. Об окончательных решениях оно может объявить само. Поэтому угрозы того, что нам кто-то может предъявить кэш-коллы или маржин-коллы (требования по немедленному погашению заимствований в случае наступления определенных предварительных условий займов), нет. 

Что касается российских инвестиций, то в основных секторах Казахстана их было немного, и в этой связи осложнения с российской экономикой могут на нас влиять через традиционные каналы. Раньше это прежде всего была цена на нефть. Здесь есть два сценария - либо она остается в текущем диапазоне, либо снижается, что маловероятно, по многочисленным оценкам всех энергетических агентств. Если она остается в текущем диапазоне, при том что на нас никак не влияют внешние заимствования, то традиционно остаются два фактора - обменный курс и возможность инфляции. 

“К февралю сложился девальвационный навес, и каждая капля могла спровоцировать снежную лавину, которая бы закрыла все” 

Что касается обменного курса, я еще раз хотел бы вернуться назад и объяснить, почему мы можем чувствовать себя спокойно. В 2012-2013 годах эффективность монетарной политики была под вопросом, поскольку неуклонно снижались золотовалютные резервы. Если они в течение 2012 года снизились до $28 миллиардов, в течение 2013 года - до $24 миллиардов, то соответственно возникали определенные преддевальвационные ожидания. Снижение происходило, потому что платежный баланс вторых и третьих кварталов, особенно 2013 года, был не слишком хорош. Спекулятивная атака состоялась уже в июле-августе 2013 года, когда рубль обесценился на 10%. Корректировки в январе и феврале этого года на 7% доводили его обесценение до 36 рублей за доллар.  

Сложился определенный девальвационный навес, это как снежная лавина, когда маленькая струйка снега может спровоцировать обвал, который закроет все. Именно поэтому в феврале был выбран соответствующий момент, когда мы увидели, что налицо долгосрочная тенденция, связанная с рецессией российской экономики и давлением на обменный курс рубля. 

Все это подтвердилось и со сложностями в геополитике, которые с марта и до нынешнего дня всех беспокоят. Резервы падали, конкурентоспособность экономики снижалась, и была большая опасность, что начнется неконтролируемая реакция после того, как набирается определенная критическая масса. Корректировка помогла конкурентоспособности, так что в первом квартале импорт товаров сократился на 14%, а экспорт вырос на 10%. Но если мы посмотрим на ситуацию со вторым кварталом, то импорт также сократился на 16%, экспорт, к сожалению, снизился на 12%. Но это следствие ограничения доступа казахстанского экспорта к рынкам основных партнеров. На 50% наш основный торговый партнер ЕС и по 20% - Россия и Китай. Экспорт в Россию снизился из-за понятных событий в экономике, а в Китай - в связи с сокращением спроса на продукцию казахстанской металлургической промышленности. У нас две основных сферы экспорта - нефтяная и горнорудная, которая в этом году находится под определенным стрессом в связи с тем, что у основных наших торговых партнеров идет замедление темпов экономического роста. Понятно, что с другой стороны были и внутриказахстанские факторы - был отложен ввод Кашагана. А внутри горнорудной промышленности идет определенная реорганизация. 

Когда была сделана валютная корректировка, она произошла с небольшим запасом прочности. Курс в 185, плюс-минус 3 тенге при сложившихся геополитических условиях (санкции американцев и ЕС против России, ответные санкции российского правительства, ситуация последних 8 месяцев в российской экономике) вполне выдерживает обесценение рубля до 40- 42 рублей за доллар. В последние дни курс был 36 рублей, и по самым пессимистичным оценкам российских экспертов, рубль не обесценится больше 38 рублей за доллар, поскольку это вызовет большое социальное напряжение. С другой стороны, российские ЗВР свыше $485 миллиардов. 

Вообще скажу, что если не будут меняться цены на нефть и газ, нынешняя ситуация в краткосрочной перспективе для российской экономики не драматична с точки зрения золотовалютных резервов и обменного курса. Если говорить о втором потенциальном кризисном канале - инфляции, то в феврале был всплеск, в Казахстане инфляция до 1,7% скакнула. Но на 1 августа инфляция с начала года была 4,9%, а в годовом измерении 6,9%. А в российской экономике на ту же дату инфляция уже превысила казахстанскую и составила 7,5% в годовом выражении. 

Девальвация - это следствие нескольких факторов, недостаточного роста экспорта и конкурентоспособности, что приводило к росту импорта и недостаточно эффективной монетарной политике 2012 и 2013 годов, как ее называют, цитирую экспертов. Соответственно, мы сделали валютную корректировку, конечно, это определенный шок для экономики, но это не значит, что мы будем делать такие шоки каждый раз, на что намекают авторы повторяющихся слухов. Кстати, с точки зрения ЗВР у нас на конец года было $24 миллиарда, на 1 июля было $26,9 миллиарда. Некоторые эксперты любят говорить, что в апреле было $28 миллиардов, но это была текущая операция с Национальным фондом, задержки с конвертацией, если не считать этого, у нас идет последовательный рост резервов. Это значит, что с учетом низкой инфляции экономика в целом благоприятно ответила на корректировку курса. Были созданы дополнительные возможности для импортозамещающих производств и для общего роста конкурентоспособности экономики. Также есть понимание того, что до конца года мы вырабатываем среднесрочную монетарную политику.  

“Какой будет инфляция по итогам года, можно будет сказать по результатам 9 месяцев” 

В начале 2000-х мы в первый раз заговорили об инфляционном таргетировании. К сожалению, дальше разговоров тогда это не пошло. Затем в период кризиса об этом вообще не могло быть и речи. Но и сейчас, для того чтобы приходить к свободному гибкому ценообразованию тенге, а сегодня мы находимся в управляемом плавающем коридоре, очень важен такой фактор, как степень долларизации экономики. Последние цифры, о которых хочется сказать, такие: на сегодня вклады в иностранной валюте юридических и физических лиц составляют 46,5%, на 1 марта это было 47,7%, на 1 января - почти 40%. То есть долларизация росла в 2012 и 2013 годах. Потом, понятно, подскочила в течение месяца после валютной корректировки, снизилась на 1 июля до 46%, но затем на фоне последних слухов вновь подросла. В принципе, в посткорректировочный период это вполне нормальная цифра. Здесь есть нюансы: по юридическим лицам на 1 марта цифра вкладов в иностранной валюте была 45%, на 1 августа стала 42%. И, наоборот, у физических лиц доля валютных депозитов на 1 марта была 52%, а на 1 августа стала 53,5%. Мы видим определенный психологический эффект, в результате которого население предпочитает держать деньги в долларах. При, будем говорить, 50-процентном валютном фондировании банковского сектора говорить о том, что давайте забудем о том, что делать с курсом, и будем ориентироваться только на таргетирование инфляции, очень сложно, поскольку уровень рисков, связанный со спекулятивными атаками, очень высок. 

Россия для себя решила переходить несколько лет назад на инфляционное таргетирование, когда у них уровень депозитов в долларах не превышал 20%. Что было сделано, какова была последовательность шагов: во-первых, уровень валютных депозитов учитывался. Во-вторых, есть большой рынок российского рубля, все-таки рубль нужен многим из зарубежных контрагентов, тем же китайцам, для того чтобы оплачивать часть контрактов. Кроме того, была определенная политика Центрального банка, когда они в течение нескольких лет убивали спекулятивные настроения. Помните эту “пилу”, курс двигался вверх-вниз и обратно, и в результате население понимает, что не может предугадать это движение, и этим занимаются только специализированные игроки. 

После этого с 1 января 2014 года был объявлен переход к валютному таргетированию. Это значит прежде всего, что был расширен валютный коридор, были сделаны автокорректирующие сдвижки в зависимости от уровня интервенций. Потом все это должно закончиться официальным переходом к валютному таргетированию. Но из-за событий в январе-феврале в полном объеме этого пока не произошло. Центральный банк намерен в конце года перейти к инфляционному таргетированию с одной очень важной оговоркой. При угрозе нарушения стабильности Центробанк имеет право на вмешательство. В результате российское валютное таргетирование - это модель с большим знаком “штрих” в плане возможностей осуществления валютных интервенций, свободного курсообразования, которое присутствует в развитых странах, но, конечно, в существующих условиях для развивающихся экономик достичь его очень сложно. 

Теперь вернемся к таргетированию инфляции. Инфляция в позапрошлом году в России была ниже казахстанской, в прошлом году у нас она была ниже, чем в России, и находилась на рекордно низком уровне. В этом году мы видим, что санкции и ответные меры добавляют несколько пунктов к уровню российского таргета. Годовая инфляция в России на 1 августа была 7,5%, если еще несколько процентных пунктов добавляются, то вы сами понимаете, что уровень инфляции достаточно высок. Если учитывать, что зарубежный продовольственный импорт в Казахстан составляет 22% и из них 40% приходится на Россию, и если все это внимательно посчитать, то, конечно, это будет влиять на ситуацию с инфляцией в Казахстане. До сегодня, когда влияли только внутренние факторы - валютная корректировка и платежный баланс, инфляция была на уровне 7% и вполне укладывалась в прогнозный коридор. Теперь же можно говорить о возможном влиянии нескольких факторов, таких как сокращение импорта российского продовольствия, европейский трафик по территории России (по которому есть определенные вопросы) и поставки из наших регионов на российский рынок. Возникает полудефицит, и, вероятно, уровень цен будет расти. Какой будет инфляция по итогам года, можно будет сказать по результатам 9 месяцев. Сегодня мы находимся в коридоре 6-8%. Но при этом экономический рост будет находиться, в соответствии с нашим видением, в промежутке между 4% и 5%, ближе к 4,5%. В среднесрочной перспективе правительство исходит из экономического роста в 5%, ближе к 6% и свыше 6%, и я считаю, что при правильной фискальной и монетарной политике мы в дальнейшем можем меньше зависеть от ослабления российского рубля и полурецессии в России. 

Административно ограничить импорт инфляции нельзя, потому что у нас Таможеннный союз, Единое экономическое пространство, у нас нет и экономической границы. В данном случае ограничения, наоборот, работают против нас. Мы должны стремиться оставить открытым то, что можно. Это скорей реакция России на санкции - пытаться закрыть свою границу. Но это больше политические, чем экономические меры. 

Кстати, не очень разделяю краткосрочного оптимизма по поводу каких-то торговых выгод. Так как в целом политика государства по созданию общего экономического пространства и подразумевала, что мы в своем индустриальном и аграрном экспорте будем ориентироваться прежде всего на рынки Российской Федерации. Сама Россия всегда очень позитивно к этому относилась, поэтому, может быть, нынешняя ситуация как-то ускорит развитие наших возможностей. Но понятно, что усиление экспортных возможностей происходит с каким-то временным лагом, и то, что сейчас планируется, в лучшем случае может начать работать в 2016-18 годах. Поэтому мы с точки зрения геополитики с тревогой наблюдаем за всем этим, но с точки зрения экономики мы можем смотреть на ситуацию уверенно, если только не будет снижения цен на нефть. 

“Даже если Сбербанк снизит свою активность, то уже подросли амбиции многих средних и крупных казахстанских банков”

У нас в основном в 2004-2007 годах примерно 60% кредитов приходилось на 4 банка: Казкоммерцбанк, Народный, БТА и Альянс. Ситуация после выхода из кризиса изменилась, примерно 40% осталось у этих 4 банков, а 20 % в кредитовании заместились тремя казахстанскими банками - Евразийским, кaspi, Цеснабанком - и Сбербанком. Сбербанк занял примерно 7% на рынке кредитования. Если вы решите изучить природу этих денег, то это деньги казахстанских же вкладчиков. По сути дела, средние банки заменили крупные. Из системообразующих остались только Народный банк и объединение Казкома и БТА. Новым игроком станет также Альянс - Темир - Форте. Но в целом у нас неравенство снизилось. 

Теперь что касается кредитной активности. Да, Сбербанк был наиболее активен, поскольку политика казахстанских банков была связана с двумя особенностями. Одна из них в том, что не было с 2010-2011 по 2014 годы решительных шагов в реализации политики снижения NPL, и это был сознательный выбор. По очень простой причине, на мой взгляд - продолжает иметь место несоответствие корпоративного управления. Если вспомнить то, в чем была основная проблема кризиса - кредиты стали невозвратными, потому что выдавались тем людям, которые их не возвращают. А это в первую очередь пробелы в управлении рисками. Во-вторых, это был прямой конфликт интересов, когда акционеры, советы директоров и менеджеры были одни и те же люди, аффилированные группы, зачастую выдававшие сами себе кредиты. На сегодня основная задержка со списанием NPL связана именно с этим фактором. Поскольку у нас 62% NPL приходится на два банка - Казком и БТА. Если мы решим проблему только с этим объединенным банком, то задача снижения NPL c 33 % до10% к 1 января 2016 вполне осуществима. 

Теперь, когда банки не снижают NPL и в основном увлекаются валютными спекуляциями, им незачем выдавать кредиты. За последние 3-4 года средний рост кредитных портфелей был на уровне 10% - это такая полустатистическая погрешность или рефинансирование ранее выданных кредитов. На мой взгляд, возврата к нормальной кредитной активности нет прежде всего потому, что казахстанские банки выбрали для себя какую-то позицию “полузомби”. Конечно, этим воспользовался Сбербанк и другие средние казахстанские банки, которые нарастили свои активы. 

К сожалению, при этом родилась другая проблема - казахстанские банки больше занялись потребительским кредитованием, а ДБ Сбербанк больше кредитовал МСБ. Если возвращаться к тому, как это связано с российской экономикой, то да, российские головные банки финансировали некоторые проекты в Казахстане. В числе заемщиков крупные казахстанские корпорации, такие как КТЖ, ENRC. Наверное, сейчас им это будет сложнее, потому что это связано с финансированием извне. Что касается внутреннего финансирования, то даже если Сбербанк снизит свою активность, уже подросли амбиции многих средних и крупных казахстанских банков, которые готовы этим заниматься. При том что на эти цели государством специально было выделено до Т1 триллиона (в этом году Т500 миллиардов), эти средства идут на поддержку заемщиков из среднего и малого бизнеса в обрабатывающих секторах под 6%. Так что серьезного снижения активности кредитования малого и среднего бизнеса мы не ожидаем. 

“Коридор расширяется в сторону укрепления тенге”

Если говорить о том, куда банки должны далее направить свои средства после ограничения роста потребительского кредитования, то известно, что большинство из них течение 2012-2013-го и начала 2014 года участвовало в валютных спекуляциях и часть средств выводилась за границу. Мы приняли соответствующие решения. Во-первых, ограничив возможность работы с производными финансовыми инструментами на уровне 30% от баланса. Грубо говоря, не дав играть с валютными деривативами. Со следующего года мы запрещаем банкам держать за рубежом средства, привлеченные на внутреннем рынке. Это что касается ограничений. 

В то же время как возможность мы предоставили валютно-процентный канал или СВОП под залог долларов на 12 месяцев и выше, на два и на три года, под фиксированный курс тенге. Предоставляем тенге под 3%, которые могут быть использованы для финансирования малого и среднего бизнеса. Причем мы в отличие от правительственных программ никак не ограничиваем параметры работы с бизнесом. Второй момент, мы покупаем долгосрочные облигации банков и предоставляем депозиты ЕНПФ на долгосрочную перспективу - 5-10 лет, с условием, что эти деньги не могут быть использованы на спотовом валютном рынке. 

Таким образом, мы, с одной стороны, говорим банкам - давайте спишем плохие кредиты, очистимся в течение двух лет и не будем перегреваться на потребительском кредитовании, а начнем фондирование МСБ. А также подумаем о диверсификации и собственных коммерческих проектах, которые есть в банках, поскольку появилось долгосрочное фондирование и полная ясность, в каком диапазоне будет находиться тенге. В начале сентября на правлении НБ планируем рассмотреть вопрос о расширении коридора тенге, сегодня это 185 плюс-минус 3 тенге. Поскольку тенге в июне-июле был на уровне 183,5, а в августе - 182, то мы видим возможности для расширения коридора приблизительно до уровня в 185 тенге плюс 3 и минус 15. То есть тенге укрепляется. Мы полагаем, что тенге вполне может укрепиться до 180 за доллар, а дальше и до 179 или 178 тенге за доллар. Мы, естественно, за этим будем внимательно наблюдать. 

Если же цены на нефть будут драматично меняться, то мы все понимаем, что это, конечно, будет совсем другая ситуация. Тем более на фоне бума сланцевого газа и нефти в США. Мы видим, что США хотят решить вопрос своей энергетической безопасности, независимости от импорта и рассматривают возможность поставок в ЕС. Но мы наблюдаем геополитическую напряженность на Ближнем Востоке и в странах Персидского залива, а также гипотетические возможности ограничения экспорта российской нефти. В таких условиях сценарий сильного снижения цен на нефть маловероятен. 

“То, что мы предлагаем сделать по NPL, - это не какая-то сказка, это то, что необходимо было сделать уже давно”

Очищение балансов мы регулируем двумя способами С одной стороны, для крупных банков с NPL, таких как объединенные Казком с БТА или АТФ, мы будем предоставлять средства из Фонда проблемных кредитов, куда в ходе уточнения бюджета правительство дает из Нацфонда Т250 миллиардов, и НБ будет ими управлять. Мы также ожидаем, что в этом или следующем году из остающихся Т500 миллиардов из Нацфонда часть будет выделена также на эти цели. Мы решаем проблему с ключевыми банками, на которые приходится основная масса NPL. А остальные банки самостоятельно, с условием тех беспрецедентных налоговых льгот, которые поддержал глава государства, могут выйти на уровень 10% проблемных кредитов к началу 2016 года. Более того, если задача будет решена, то в перспективе должна быть поставлена цель к 2020 году достигнуть уровня проблемных кредитов в 5% от портфеля, что соответствует показателям экономик, находящихся на нашем уровне развития. 

Я думаю, что то небольшое снижение, которое произошло, это больше результат проявления политической воли. Налоговые механизмы начинают работать с 1 января 2015 года. И Нацбанк вместе с коммерческими банками предлагает пойти на беспрецедентную налоговую льготу, касающуюся индивидуального подоходного налога, который платят банки за просрочки заемщиков. Если здесь также будет принято льготирование и налоговое стимулирование будет работать, то в 2014-2015 годах произойдет существенное снижение NPL. Хотел бы сказать, что банки увидели, что у них, с одной стороны, есть пряник в виде налоговых послаблений, а с другой - кнут, поскольку с 1 января 2016 года уровень не выше 10% NPL становится пруденциальным нормативом. Ранее это была мера из разряда финансовой стабильности, направленная на раннее предупреждение угроз. После того как это стало пруденциальным нормативом, возможные санкции выросли вплоть до отзыва лицензии. При этом у нас со многими банками есть соглашение о снижении NPL в портфелях до 15% до начала следующего года. Думаю, что все условия для этого созданы. 

Разные страны подходили к этому по-разному. Про потерянное десятилетие в Японии известно всем, это фантастический пример. В Индонезии тоже было затягивание со сдуванием пузыря в течение 10 лет. Весь этот период приток иностранных инвестиций, который является базовой вещью для индонезийской экономики, как и для нашей, был ограничен. Поскольку любых инвесторов и кредиторов пугает чемпионство в плане NPL, в Южной Корее эти проблемы решились за 12 месяцев, и уже на следующий год был огромный приток иностранных прямых инвестиций. 

То, что мы предлагаем сделать в плане NPL, - это не какая-то сказка, это то, что необходимо было сделать уже давно. Быстрое осуществление этих мер это возможность привлечения серьезных инвестиций, причем как в банковский сектор, так и в остальную экономику, и возможность возобновить кредитную активность.

Когда рейтинговые агентства говорят, что даже 33% - это “розовая” оценка уровня проблемных кредитов со стороны банка или регуляторов, то мы считаем, что эта цифра сама по себе достаточно высока. Возможно, какой-то портфель будет ухудшаться, но есть понимание банков, что они должны будут докапитализироваться в случае необходимости.

“Честно говоря,  мы подозреваем определенную аффилированность  либо плохое управление рисками в частных пенсионных фондах”

Структура инвестиционного портфеля пенсионных фондов до объединения была следующая: 47% - ГЦБ, 27% - вложения в банки в виде облигаций и депозитов и 12% - инвестиции в зарубежные активы. Остальное это были инвестиции в корпоративный сектор. К сожалению, развитие событий показало, что 32 из 38 корпоративных эмитентов оказались в дефолте. Грубо говоря, мы подозреваем определенную аффилированность либо плохое управление рисками в частных пенсионных фондах. Возможно, существовал круг между аффилированными банками, аффилированными проектами, владельцами компаний и пенсионными фондами. Мы провели соответствующую работу, и определенный портфель сейчас будет обесценен. Но хотел бы сказать, что казахстанцы могут не беспокоиться - по итогам года результат ЕНПФ по двум направлениям будет лучше, чем результат частных пенсионных фондов. С одной стороны, комиссия будет снижена в 2 раза (была Т40 миллиардов, станет Т20 миллиардов). Второй момент в том, что по итогам года будет более позитивный инвестиционный результат. Планируется, что до конца года всем вкладчикам 5 крупных фондов, которые были присоединены к ЕНПФ в этом году, мы предоставим информацию в письменном виде, как они и привыкли получать информацию о своих накоплениях. 

Большая реформа ЕНПФ, системы управления вкладами и базы данных завершается. Создан совет по управлению пенсионными активами, куда вошли в том числе зарубежные независимые директора. Совет принял инвестиционную декларацию для ЕНПФ, которая не очень сильно изменилась. Но понятно, что 50% - это лимит для государственных ценных бумаг, и на фоне ситуации, когда дефицит бюджета у нас в ближайшей перспективе Т1 триллион, заранее ясно, что существенную часть этого фондирования будет забирать Минфин. Мы поставили в 10-летней перспективе в качестве возможного идеального портфеля 33% вложений в ГЦБ, 33% - в различные инструменты банков и 33% - во внешние активы. Внешние активы позволяют даже в случае валютных корректировок осуществлять диверсификацию валютных рисков. Внутри банковского сектора мы больше хотели бы сделать акцент на долгосрочные депозиты и 5-10-летние облигации. 

Раньше много говорилось о том, что у банков нет долгосрочных тенге, и они могли бы быть от ЕНПФ. Мы уже начали прорабатывать эту возможность с банками в июле-августе. Мы договорились, что банки, где уровень собственного капитала выше среднего по системе (около Т65 миллиардов), это те, с кем мы потенциально будем работать. Проводим специализированные аукционы, банки в них участвуют. Понятно, что есть соответствующее ценообразование, связанное с рейтингами банков в рейтинговых агентствах. Дальше уже банки на аукционе между собой определяют ставки заимствований. Часть банков будет выпускать облигации, с Народным мы ведем переговоры о ставках по этим облигациям. Банки получают ресурсы на 5-10 лет лишь с одним условием, что они не должны быть использованы на спотовом валютном рынке. Если такое происходит, а банкам крайне невыгодно терять долгосрочное тенговое фондирование, мы имеем право вернуть эти деньги назад.

“В ЕС решили, что в случае кризиса банки в последнюю очередь будут спасаться государством, а в первую -  их акционерами”

Теперь о том, почему мы выступили с инициативой повышения уровня минимального капитала банка, который должен быть Т100 миллиардов. Если у банка капитал в Т10 миллиардов, то это сегодня бизнес, сопоставимый с МСБ, тогда как кризис показал, что требования к банкам и гарантии по ним ставит государство, как и гарантии по вкладам населения. Как вы знаете, они составляют Т5 миллионов на одного заемщика - это примерно $27 тысяч на одного клиента в одном банке (в России такая гарантийная сумма примерно $19 тысяч). Гипотетически вкладчик может сохранить эту сумму, умноженную на количество банков. Государство гарантирует сохранность этой суммы, даже если банк обанкротится. Как вы помните, с 2006 года ни один банк не был обанкрочен, и это твердая политика государства, хотя в случае с БТА и Альянсом пришлось пойти на определенные издержки. Но они окупились с точки зрения доверия, поскольку во всех кризисных ситуациях уровень депозитов в банках быстро восстанавливался. Могу сказать, что вклады населения выросли с начала года на 12%. Это показывает, что население верит в гарантии государства по депозитам. Соответственно, есть большой вопрос к банкам и их системе управления рисками. 

Этим вопросом задались и в Европейском союзе, там принято решение, что банки в случае кризиса будут спасаться государством в последнюю очередь, а в первую очередь вкладами самих акционеров. Акционеры должны показать свое стремление и возможность увеличить капитализацию банков. Мы с учетом всех этих факторов предложили начиная с 1 января 2016 года повысить требования к капиталу. На подготовку к этому дается почти 2 года. В 2016 году минимальный размер капитала будет Т30 миллиардов, в 2017-м - Т50 миллиардов, с 1 января 2018 года - Т75 миллиардов, в 2019 году - Т100 миллиардов. 

Что будет, если банки это не выполнят? Банковская лицензия остается в полном объеме для тех банков, которые выполняют это требование. Допустим, какой-то банк не выполнил это требование о капитале в Т30 миллиардов в 2016 году. Тогда у него остается ограничение (как правило, это касается очень малых банков) - он не может привлекать депозиты населения на сумму свыше Т10 миллиардов. Я встретился с руководством и акционерами всех 38 банков, и все они подтвердили, что на сегодня у небольших банков уровень привлечения депозитов населения Т1-3 миллиарда. Их модели бизнеса это не угрожает. У тех банков, которые находятся в пограничной зоне, - нет больших сложностей, и есть готовность акционеров увеличить уровень капитала. Те из банков, которые преодолеют уровень в Т30 миллиардов, но не смогут докапитализироваться до Т50, смогут привлекать депозиты до Т50 миллиардов. Кто не силах перепрыгнуть 75-миллиардный барьер, у того будет возможность привлекать депозиты до Т75 миллиардов. Те банки, которые остановятся на уровне капитала ниже Т100 миллиардов, будут привлекать депозиты населения не больше этой суммы. Вы видите, что образуется “премьер-лига” банков, которая сможет работать со всеми инструментами. Таким образом, первое ограничение связано с депозитами населения. Кроме того, для банков, у которых капитал ниже среднего по рынку, будет ограничен доступ к пенсионным деньгам, и в перспективе это будет ограничение по работе со средствами Национального фонда. И мы, и банки должны понимать степень ответственности работы с деньгами наших налогоплательщиков. 

Размещение депозитов нацкомпаний - это политика квазигосударственного сектора, но мне кажется, что они могут брать за основу те критерии, которые мы вырабатываем. 

Поскольку они тоже рискуют деньгами налогоплательщиков, это не их собственные деньги. Кстати, в этом году предоставление денег ЕНПФ через аукционы делаем автоматизированно у себя, чтобы это было абсолютно прозрачно. Когда процедура будет отработана, хотели бы предложить нацкомпаниям, “Самрук-Казыне”, “Байтереку” пользоваться Казахстанской фондовой биржей и сделать процесс размещения средств прозрачным и красивым.

“Биржа у нас чрезмерно, нереально зарегулирована”

Такое избыточное регулирование произошло прежде всего потому, что там работали с пенсионными деньгами населения. Теперь, когда пенсионных денег там нет, на ситуацию можно смотреть по-другому. Для оставшихся эмитентов использование возможностей фондового рынка открыто, и мы активно обсуждаем возможности снижения чрезмерного уровня регулирования. Второе направление, которое мы обсуждаем - возможность привлечения технологического партнера на KASE с опытом проведения реформ в этой среде, который помог бы Казахстанской фондовой бирже дальше развиваться.

То есть там, где идет речь об использовании денег населения, за что мы напрямую отвечаем, все будет регулироваться, а там, где население хочет самостоятельно рискнуть и будут привлекаться средства квазигосударственного сектора или частных компаний, это будет зона ответственности граждан и частных эмитентов. 

“Больше всего поразило,  как представители академических кругов обсуждают демографическую ситуацию в крупнейших странах мира”

Еще в 1960-х годах была начата традиция ежегодных экономических конференций в штате Вайоминг, США. Каждый год в Джексон Хоул (горнолыжный курорт в США) собираются ведущие эксперты в области экономики и финансов, представители центральных банков. В конференции также активно участвуют представители академической среды. Более того, я был удивлен тем, как представители крупнейших университетов Гарварда, Стэнфорда, Беркли, Принстона очень внимательно и подробно обсуждали ситуацию не только на трудовом рынке США, но и демографическую ситуацию в других странах мира. 

Дело в том, что ФРС США отвечает не только за стабильность цен, но и за ситуацию с безработицей. Безработица в США была на уровне около 10%, сейчас они ее спустили до уровня ниже 6,2%. Весь вопрос в том, каким путем происходил этот спуск, в том, что очень много денег вливалось в экономику в этот период. ФРС выкупала различные облигации американского правительства. Потом эта программа количественного смягчения начинала сворачиваться, и сейчас любые встречи с представителями ФРС - это обычно подтверждение сворачивания количественного смягчения и обсуждение вопроса, какой будет стоимость фондирования для экономики в текущем периоде. Низкий уровень ставки подразумевает, что правительство и ФРС стимулируют экономику, высокие ставки подразумевают дестимулирование. И вопрос заключался как раз в том, что хотя формально безработица снизилась до 6,2%, есть многие другие количественные и качественные показатели, такие как число частично занятых, на какой срок они принимаются на работу, количество мигрантов. Когда все это посмотрели, то решили, что оставят уровень поддержки таким же и не будут увеличивать свою процентную ставку. Это было сказано, несмотря на то, что во II квартале в США был рост свыше 4% после провального первого квартала. Американская экономика очень уверенно смотрит в будущее, но с вопросом о том, какова структура американского трудового рынка. Актуальным вопросом остается также то, как устраиваются выпускники колледжей и так далее. И тут же эксперты проанализировали демографию больших рынков, таких как китайский и индийский, европейский, российский. 

Кстати, там выступал Марио Драги, который сказал, что рост европейской экономики прогнозируется на уровне 1%. Согласитесь, что это более скромные и пессимистичные цифры. Для нас важно, что в Европе прогнозируется скромный рост, китайский рынок подтверждает прежние прогнозы, и рост в России около нуля. Конечно, для нас это не самая благоприятная ситуация для платежного баланса, однако более радикальный фактор для нас - это возможность падения цен на нефть. Но, исходя из того, что мы слышали, пока серьезных изменений по цене не наблюдается. Опять же все будет зависеть от геополитических факторов, это не просто рыночное соотношение спроса и предложения. Что касается китайской и индийской демографии, на рынок труда между 2015-м и 2030 годом выйдут десятки миллионов человек. Это происходит на фоне того, что везде наблюдается рост безработицы. Например, в Испании безработица среди молодежи составляет от 25% до 50%, и это выпускники лучших европейских университетов. На фоне внедрения электронной коммерции и интернет-технологий, сокращающих число рабочих мест, это серьезный вызов.

То, что по поручению Президента правительство, Нацбанк и другие госструктуры Казахстана занимаются диверсификацией экономики - это абсолютное веление времени.