Собственно, основных возможных сценариев, по большому счету, два. Либо рынки, как обычно, со скепсисом отнесутся к возможности осуществления каких-то осознанных реформ не “под дулом Калашникова” в лице внешних обстоятельств и будут ждать новой валютной корректировки под влиянием каких-то макроэкономических факторов, либо придут к пониманию, что ситуация контролируется и у властей есть определенная убежденность, что решением проблем на сей раз должна стать не разовая девальвация, а отказ от фиксированного курса и новая денежно-кредитная политика. При этом размер приносимой жертвы в рамках меньшего из зол - снижения деловой активности и уровня кредитования в 2015 году - в обмен на поддержание макроэкономической стабильности будет во многом зависеть как раз от доверия к выбору в пользу инфляционного таргетирования. Возобладание скепсиса и отсутствие перетока депозитов и предпочтений самих банков к активам в тенге будет означать необходимость продолжения жесткой денежно-кредитной политики при росте недовольства и призывов к переменам. При этом от Кабмина и в особенности от Нацбанка одни и те же люди легко могут требовать в общем-то взаимоисключающих вещей: валютной корректировки и конкурентоспособности по отношению к российскому импорту и восстановления рыночного тенгового фондирования, а с другой стороны - увеличения предоставления искусственной ликвидности в виде дешевых напечатанных тенге. Аргументация о том, что структурные проблемы не лечатся средствами денежно-кредитной политики, а предоставление долгосрочной тенговой ликвидности - это проблема скорей расширенной фискальной политики, вряд ли будет способна охладить пыл лоббистов. В рамках этого сценария сохраняющееся на финансовых рынках напряжение будет серьезно влиять и на прирост или отток депозитов населения и корпоративного сектора и объективно усиливать зависимость банков от предоставления ликвидности со стороны государства. В силу исторических особенностей вероятность того, что рынки джентльменски начнут верить государству, не слишком велика, хотя, казалось бы, планомерные, последовательные и подготовленные нешоковые изменения как раз в интересах рыночных игроков. Пока все же преобладающим трендом в восприятии остается не то, что ситуация не столь уж экстремальна, а скорей что “кризис только начинается”. Соответственно, осознанно или не осознанно, внимание фиксируется только на тех фактах и аргументации, которые укладываются в эту доминанту. Главными индикаторами доверия в нынешней ситуации выглядит степень долларизации депозитов, объемы продаж наличной валюты и готовность банков осуществлять новое кредитование в тенге не только в рамках госпрограмм. Наверное, для смягчения денежно-кредитной политики и снижения ставок, по которым предоставляется тенговая ликвидность, необходимы какие-то явные свидетельства в пользу того, что ситуация существенно нормализовалась с момента наибольшего давления в декабре и январе. Аргументом в пользу такого сценария является, пожалуй, лишь понимание, что автоматические корректировки вслед за курсом рубля вряд ли бы что-то кардинально изменили в реальном секторе, но это было бы самым негативным развитием событий, и правительство и Нацбанк не паниковали в этот момент.

Главные вопросы, остающиеся по отношению к Нацбанку, состоят в том, каков болевой порог в тех секторах, которые конкурируют с импортом, который может потребовать более быстрого увеличения гибкости валютного курса (пока Нацбанк исходит из того, что и в нынешних условиях экономика покажет примерно трехпроцентный рост), а также то, каковы те идеальные внешние условия, при складывании которых регулятор готов осуществить переход раньше отводимых самому себе трех лет. Большинство экспертов считают, что рубль будет медленно ослабевать во второй половине года, на очень интенсивный рост цен на нефть также не приходится особо рассчитывать. Поэтому, возможно, ситуация, когда российские власти боролись с укреплением рубля выше уровня в 50 рублей за доллар, подходит не только для того, чтобы объявить о планах, связанных с инфляционным таргетированием, но и для начала движения.