Предваряя его выступление, глава Нацбанка Кайрат КЕЛИМБЕТОВ отметил, что сейчас как никогда важно сверить часы с российскими экспертами в том, что связано с неопределенностью в мировой экономике и вызовами, обусловленными низкими ценами на нефть и геополитикой. Кроме того, очень важно лучше понять вопросы, связанные в большой степени с чисто российской экономической спецификой и, в частности, переходом к инфляционному таргетированию и перспективами восстановления экономического роста.Андрей Клепач, как и многие предыдущие спикеры, выступившие в рамках проекта, вполне может считаться “одним из самых блестящих российских экономических умов”. Сам лектор говорил как о происходящем в российской экономике, так и о Казахстане и Беларуси через призму различий в их реакции на, казалось бы, очень похожие вызовы и проблемы. Он отказался от хрестоматийного образа “нахождения в одной лодке” евразийской экономики, предложив вместо этого следующую картину: “Теперь уже три корабля и две лодки плывут вместе, и им необходимо время от времени сверять курс для того, чтобы лучше понимать маневр каждого из судов”.

Отправной точкой размышлений стало упоминание о том, что одной из наиболее сложных проблем остается то, почему столь близкие, казалось бы, экономики так по-разному реагируют на кризисные ситуации. Обычно практически все кризисы тяжелее переживает Россия. Отчасти это связано с разной ситуацией по счету текущих операций и экспортом, либо, наоборот, оттоком капитала, отчасти - с экономической политикой и институциональными факторами. При этом, по оценкам эксперта, экономические институты в России и Казахстане еще можно считать относительно похожими, с Беларусью же налицо дистанция в 40-50 лет, поскольку “страна живет в другом времени”. Иногда это парадоксальным образом оказывает смягчающее влияние в каких-то ситуациях. В ходе 2008 и 2009 годов спад в российской экономике был очень большим, в районе 8% ВВП.

В Казахстане, несмотря на то, что кризис начался несколько раньше, в 2007-м, острота шока была несопоставимо иной, и сокращения экономики не происходило. Можно говорить лишь о существенном снижении темпов роста - с почти 7% до 1,5%, что само по себе граничит со стагнацией. Что касается Беларуси, то там вообще произошло не очень значительное замедление. Кризисная ситуация проявилась лишь в 2012-2013 годах, когда произошел всплеск инфляции и значительное обесценивание национальной валюты. Ни о какой рецессии, в отличие от стагнации, речь, однако, не идет, и экономические корректировки происходят существенно более плавно, чем в России.

Кризис стал определенным водоразделом для всех трех экономик, поскольку до этого, в 2000 году, они росли существенно быстрее, чем мировые экономики в среднем, и даже быстрей, чем экономики нефтедобывающих стран. Как ни странно, Белоарусь также в каком-то смысле соответствовала определенным критериям нефтедобывающей страны примерно до 2011 года, когда отношения, связанные с поставками нефтепродуктов, были упорядочены в рамках Таможенного союза. До трети бюджетных поступлений страны было связано с производством и экспортом нефтепродуктов.

Общим экспертным мнением является то, что возвращение к темпам экономического роста двухтысячных годов является в настоящее время невозможным, хотя темпы экономического роста в Казахстане по-прежнему выше среднемировых. При этом высокие нефтяные цены двухтысячных были определенной рентой, способствовавшей росту евразийских экономик, но существует масса очень изощренных математических моделей, которые показывают, что нефтяной фактор, связанный не только с ростом цен, но и ростом объемов экспорта, приносил от 40% до 50% роста. После кризиса 2008 и 2009 годов, хотя цены на нефть восстановились больше существовавших ожиданий, стало ясно, что прежняя модель роста не работает, и необходимо найти новую модель, новые структурные факторы, которые обеспечивали бы рост и в условиях спада нефтяной части экономики. Пока этого не произошло, и, более того, по оценкам спикера, экономический рост в России должен был бы быть более высоким, если основываться только на ценах на нефть. Проявляются, однако, дополнительные тормозящие структурные факторы.

Г-н КЛЕПАЧ считает крайне важной ситуацию с профицитом текущего счета. Российская экономика исторически формировалась в условиях активного профицита по операциям текущего счета, он составлял от 4% до 6% ВВП. В Беларуси, наоборот, существовал дефицит, покрываемый в основном субсидиями с российской стороны или российскими инвестициями. Что касается Казахстана, то, по оценкам спикера, у нас наблюдается редкая картина очень больших колебаний, когда 7%-ный профицит сменялся накануне кризиса примерно таким же дефицитом. Подобные колебания наблюдаются и сейчас, правда, с меньшей амплитудой. (Лектор сравнил эту ситуацию с учащенным сердцебиением, причем выходом из ситуации дефицита по операциям текущего счета является либо корректировка валютного курса, либо интенсивный стабильный приток капитала. В отличие от России, у Казахстана, к счастью, остается эта возможность.) В России снижение профицита СТО всегда было первым признаком ухудшения ситуации и возможностью ослабления рубля. Снижение до уровня в 1,7 % начало происходить еще в 2013 году, до наступления низких нефтяных цен. В отдельные кварталы профицит снижался до уровня в 1%, что начало сказываться на рубле. В прошлом году под влиянием шоковых факторов в виде цен на нефть и санкций ослабление приняло “обвальный характер”, и по отношению к началу 2014 года рубль в какой-то момент девальвировал на 100%. С учетом укрепления последних месяцев масштаб девальвации составил более 70%.

И в Беларуси, и в Казахстане происходило ослабление национальных валют, но в разы менее масштабное. Спикер считает именно диспропорцию валютных курсов, а не ухудшение динамики торговли, главным каналом кризисного влияния на соседние с российской экономики. При этом исторически ослабление рубля всегда быстро приводило к нормализации ситуации с операциями по текущему счету. Так было и в 1999 и в 2009 годах. В нынешней ситуации ВЭБ также прогнозирует примерно 5%-ный профицит в этом году, он может быть и большим, если среднегодовая цена на нефть окажется выше уровня в $56 за баррель, заложенного в прогнозную модель.

Согласно прогнозам г-на Клепача, цена на нефть в среднесрочной перспективе будет расти, хотя возможны и периоды снижения в середине нынешнего года или в следующем году, так как реально существует избыток предложения. Что касается ситуации с курсом рубля, то главные опасения связаны с возможностью его чрезмерного укрепления, если оно будет таким, как это “ожидает правительство и, боюсь, будет проводить Центральный банк”, плюс эффект возможного роста цен на нефть, тогда девальвационный эффект может быть исчерпан очень быстро. Опыт российских девальваций, какими бы глубокими они ни были, по оценкам спикера, показывает, что девальвационный зонтик действовал примерно в течение 2 лет, обычно под влиянием денежно-кредитной политики Центробанка. Сам спикер не являлся сторонником такой позиции, “скорей наоборот” (будучи вице-министром экономики, г-н Клепач запомнился как раз подходом, согласно которому слабый рубль является одним из факторов экономического роста). Не все отрасли реагируют на девальвацию одинаково, например, для легкой промышленности она была лишена смысла, поскольку даже ослабление рубля не смогло оградить отрасль от конкуренции с китайским импортом. Кроме того, у отрасли достаточно большое количество импортных компонентов, которые подорожали, и она зависит от кредитования банками оборотных средств.

Но в целом промышленность воспринимает слабый рубль позитивно, и спикер даже решился на обобщение, согласно которому, “когда существовал сильный рубль, у нас не был возможен промышленный рост”. Сейчас же у России снова появилось “окно возможностей”, связанное с повышением конкурентоспособности. По уровню зарплат в долларовом выражении Россия накануне кризиса была уже практически на уровне восточноевропейских стран - Польши и Венгрии (при том, что реальная покупательская способность российских зарплат была выше). После девальвации средняя зарплата в экономике находится на уровне свыше $500, что позволяет говорить о появившемся определенном запасе конкурентоспособности. Также тщательно должна анализироваться ситуация с конкурентоспособностью в плане долларовых цен на энергоносители, перед последней корректировкой цена на электроэнергию в России достигла 8 центов за кВтч, что примерно соответствует уровню цен в США и выше уровня Франции, в Германии цены составляют 11-12 центов при несопоставимо более высоком уровне эффективности.

Еще одной стратегической развилкой, помимо дешевого или дорогого рубля, спикером была названа ситуация, связанная с соотношением уровня зарплат в экономике и прибылей компаний. В ходе кризиса 2009 года не произошло классического сокращения зарплат прежде всего из-за того, что активно индексировались зарплаты бюджетникам, которые составляют около 30% всех занятых в российской экономике. Затем вроде бы начался процесс прибылей и сокращения зарплат, который, однако, вновь сменился обратным трендом, связанным с ростом социальных обязательств в здравоохранении и образовании. Здесь позиция спикера не столь однозначна, как в ситуации со слабым рублем, поскольку он упоминает о позиции Алексея Кудрина и некоторых представителей Минфина, которые видят выход из кризиса именно в придерживании зарплат, росте прибылей корпораций и инвестировании этих средств в экономику. По мнению спикера, риски связаны не только с тем, что часть средств не будет инвестирована в российскую экономику в связи с продолжающимся оттоком капитала, но и с тем, что необходимо достойное воспроизводство человеческого капитала, связанное с необходимостью тратить деньги на зарплаты учителей и врачей, если не желать повторения молдавской или украинской ситуации, когда из-за низких зарплат люди этих профессий уехали из стран и заняты теперь тем, что “драят окна в Европе”.

Говоря об оттоке капитала, спикер отметил, что он происходит в России почти всегда последние годы, за исключением 2006-го, 2007-го и первой половины 2008 года, обесценивая притоки, связанные со счетом текущих операций. Отток достигает весьма значительных сумм в 7-8% ВВП. (ВЭБ прогнозирует снижение оттока капитала в этом году.) Потери российских ЗВР уже превысили показатели в кризис 2008 и 2009 годов.

На пике они приближались к $600 млрд, сейчас составляют $340 млрд, и есть прогнозы, что максимально они сократятся примерно до $300 млрд, что означает практически двукратное сокращение. Причем в другом фрагменте своих комментариев спикер отметил, что сокращение резервов происходит и в последние месяцы. Укрепление рубля идет главным образом под влиянием роста цен на нефть, но какую-то роль играют и расходы ЗВР. Личным предпочтением г-на Клепача было бы сохранение в любых условиях определенного девальвационного запаса. При этом оптимальный курс рубля находится, по его мнению, ниже нынешних уровней, “ближе к 60 рублям за доллар”, “и Силуанов (Антон Силуанов - российский министр финансов. - Прим. ред.) был совершенно прав, когда говорил, что рубль несколько переоценен”. Это справедливо, если цена на нефть будет ниже $60 за баррель, при более высокой цене нужны дополнительные оценки. При этом определенный девальвационный запас и наращивание ЗВР, а не их сокращение являются необходимым условием для того, чтобы избежать резких скачков курса, которые болезненно сказываются на реальном секторе экономики. Они влияют и на инвестиционную активность, и на операционную деятельность.

Среди других комментариев российского эксперта, очевидно, достаточно серьезно расходящихся с классической точкой зрения Центробанка, упоминание о том, что “для столь сложной и многослойной экономики, как российская, и в несколько меньшей степени, как казахстанская, недостаточно одного таргета, связанного с инфляцией. Может быть, таргет, связанный с курсом, “должен быть непубличен”, но ранее он обсуждался в рабочем порядке, и необходимы определенная стабильность и ограничение амплитуды колебаний курса. Спикер также считает, что защита курса высокими ставками в условиях российской экономики приводит к тому, что ситуация на валютном рынке и краткосрочные тенденции на финансовых рынках влияют на реальный сектор, огромная часть прибылей которого в большинстве отраслей оказывается потраченной на обслуживание долгов по кредитам по выросшим ставкам. В этих условиях у Центробанка должен существовать специфический канал кредитования по ставкам ниже рыночных, но пока такое кредитование для российской экономики происходит в гомеопатических дозах. В ситуации, когда высокая инфляция является следствием серьезной девальвации и антисанкций, связанных с ограничением продовольственного импорта, лекарство в виде высоких ставок вряд ли является подходящим. Вообще, предоставление определенных объемов избыточной ликвидности является до какой-то степени меньшим злом, чем чрезмерно жесткая денежно-кредитная политика в этой ситуации.

Андрей Клепач также считает, что чрезмерный зажим в бюджетной сфере при полной свободе в курсовой области вряд ли является оптимальным решением для экономики, так же как и попытка одновременного зажима в обеих этих сферах. Еще один неканонический ряд аргументаций спикера был связан с так называемым бюджетным правилом, устанавливающим уровень использования бюджетом нефтегазовых доходов в зависимости от средней цены на нефть. Возможно, правильным подходом был бы учет каким-то образом и среднего курса национальной валюты за этот период.

В сессии вопросов и ответов Андрей Клепач высказал точку зрения, что в России нет нефтегазового проклятия и симптомов голландской болезни, поскольку обрабатывающие отрасли росли быстрее добывающих в период высоких цен на нефть и переживают спад, в отличие от “нефтянки”, где “после девальвации все будет в порядке”, именно сейчас. Он считает правильным эффективное расходование аккумулированных в суверенных фондах доходов от нефтедобывающих отраслей на внутренние инвестиционные проекты. Альтернативой, по его мнению, является бесцельный рост размеров фондов, размещаемых в иностранных активах снова до уровня 13% ВВП и выше. Точка зрения “либеральных экономистов”, согласно которой нефтегазовые доходы тратились чрезмерно, и из-за этого слишком выросли зарплаты бюджетников, что стало одной из предпосылок нынешнего кризиса, не разделяется спикером целиком. Он также полагает, что при всех проблемах российская экономика обладает высоким потенциалом роста, и после необходимых корректировок она может оказывать на остальные евразийские экономики не кризисное влияние, как сейчас, а быть для них мощным фактором роста.

Все сказанное является довольно впечатляющей “информацией к размышлению” для нацбанковской аудитории, притом, что, разумеется, она может соглашаться не со всеми выводами лектора, обладающего очень высокой компетенцией относительно ситуации в российской экономике.