По оценкам г-жи Садовской, эту миграцию также нельзя считать абсолютно беспроблемной, но это, конечно, не нечто из разряда серьезных геополитических угроз. Многие мигранты, поселившись в Казахстане, тем не менее не отказываются от китайских паспортов, поскольку основной их бизнес связан с челночными поездками в Китай. Одна из основных предпосылок того, что количество поездок с казахстанской стороны в разы превосходит такие же поездки с китайской, - это как раз бизнес значительных групп оралманов и их общение с остающимися в Китае родственниками. Проблемой для Казахстана выглядит скорей определенная сложность адаптации переселенцев и их не всегда достаточно высокая профессиональная квалификация.
Еще одним представлением, не имеющим никаких документальных подтверждений, является многочисленность браков ханьцев “с дочерьми из обедневших казахстанских семей”. На самом деле таких браков нет, семьи создаются с участием оралманов и представителей других этносов, переселяющихся из Китая. Что касается трудовой миграции, то картина также существенно отличается от представлений о том, что это едва ли не главный фактор социальной напряженности в некоторых регионах. (На том, что это очень серьезно влияет на рынок труда настаивал руководитель Конфедерации свободных профсоюзов Мурат Машкенов.) В реальности китайские специалисты составляют примерно 25-27% от всех получивших разрешение на работу иностранцев, и масштаб использования иностранной рабочей силы составляет десятые и сотые доли процента в различных регионах.
Также мифом является привлечение неквалифицированной, но высокооплачиваемой рабочей силы из Китая. На самом деле речь идет о профессионалах высокого уровня, обычно окончивших лучшие китайские, московские или западные университеты. (По оценкам политолога Асылбека БИСЕМБАЕВА, критики разницы в уровне оплаты труда между китайскими и казахстанскими специалистами, возможно, закрывают глаза на такую же разницу в оплате труда между рядовыми сотрудниками и топ-менеджментом в казахстанских компаниях.) При этом процесс трудовой миграции из Китая не является беспроблемным, есть случаи работы не на тех предприятиях и не в тех регионах, где выдано разрешение, но в целом китайское направление приносит крайне незначительный процент нарушений миграционного законодательства. Более 95% нарушений и депортаций приходится на страны СНГ, в частности Узбекистан и Таджикистан.
Другой основной спикер дискуссии политолог Расул ЖУМАЛЫ отметил, что прагматизм китайской внешней политики начинает приносить плоды и в Центральной Азии. Китай начал практически с нулевого влияния в регионе и стал одним из ключевых партнеров, уже имеющих внешнеторговый оборот с Казахстаном выше, чем Россия. При этом важнейшей частью китайской политики является стремление показать, что страна является миролюбивым государством. Говорить о каком-то военно-политическом давлении не приходится, но это не значит, что у Китая нет амбиций увеличить свое экономическое, инвестиционное и энергетическое влияние. Г- н Жумалы привел пример нескольких стран Юго-Восточной Азии, где ханьская диаспора обладает существенно большей долей национального богатства, чем ее численность по отношению к населению страны. В США также существует крупная китайская диаспора, обладающая значительными экономическими возможностями. При этом общим выводом участников дискуссии стало то, что приоритетом в плане миграции и взаимоотношений с диаспорами для Китая в ближайшие десятилетия будут оставаться Юго-Восточная Азия и развитые западные страны.
В ходе дискуссии неожиданно активно обсуждаемой темой стало “наличие определенного генетического страха перед китайцами”. Большинство экспертов все же пришли к выводу, что это совершенно не научная категория. А страх пришел скорей из эпохи обострения отношений с маоистским Китаем, чем после каких-то исторических событий 300-летней давности. Аргументами с точки зрения “фобий”, связанных с Китаем, стало утверждение о том, что он рассматривает Казахстан и Центральную Азию не как буферную зону, а в традиционной парадигме взаимоотношений с “марионеточными правительствами”, что не исключает и возможности поглощения стран. Примером такой экспансии был назван Восточной Туркестан, где никогда главным фактором не были военные победы. Определенные подозрения вызвала также массовая миграция соотечественников-оралманов, часть из которых могут оказаться “китайскими агентами влияния”. Альтернативной точкой зрения по поводу переселенцев было то, что их опыт и знание Китая обязательно должны быть востребованы, в случае создания в Казахстане серьезного исследовательского центра, посвященного Китаю.
Экспертам пришлось также опровергать наличие серьезного китайского фактора в жанаозенских событиях, где речь шла как раз о внутриказахстанском конфликте, а не конфликте с участием иностранного инвестора. (Подверженность фобиям массового сознания, если она будет расширяться, может стать даже серьезным экономическим фактором и фактором, влияющим на инвестиционный климат, снижая конкурентоспособность страны. - Н. Д.).
Г-н Бисембаев, считает, что боязнь успехов китайской экономики - это отражение внутренних слабостей и того, что многие программы индустриального развития и роста МСБ в Казахстане оказались не слишком удачными. На отношение к Китаю серьезное влияние оказывает также пропаганда, ориентированная на внутрироссийского потребителя. Ситуация с миграцией на востоке России, возможно, серьезнее, чем в Казахстане, но эти клише переносятся на казахстанскую действительность. При этом и в России происходящее с миграцией и ростом китайского импорта - отражение слабости государства и экономики.
