Стоимость нефти, как и текущий курс рубля, остаются двумя факторами, определяющими температуру споров по поводу макроэкономической политики в Казахстане. Ухудшение ситуации с этими переменными усиливает позиции сторонников резкой девальвации и немедленного перехода к свободному курсообразованию. В то время как Нацбанк аргументирует свою позицию о том, что переход к инфляционному таргетированию должен быть подготовленным и постепенным, стоит выбор “нырять ли в свободное плавание вслед за рублем” в периоды, когда нефть “смотрит вверх”, а российские власти озабочены перспективами укрепления, а не ослабления рубля. На этой неделе мрачный колорит добавляет и ситуация на “АрселорМиттал Темиртау”, где курсовой фактор стал одной из нескольких предпосылок для появления выбора между плохим и очень плохим сценариями: либо сокращением зарплат на 25%, либо увольнением примерно 10 тыс. сотрудников. Попытки каким-то образом стабилизировать ситуацию с помощью применения административного ресурса в Темиртау, вероятно, больше не имеют смысла, и от государства требуется уже несколько запаздывающая поддержка решений, снижающих издержки предприятия. В этом случае речь идет все же о транснациональной компании, применение в отношении которой административного ресурса менее действенно. В других ситуациях “ручное управление” может быть эффективней и ситуация может удерживаться под контролем какое-то время. Опасностью остается возможность обострения социальной ситуации, когда острота возрастает, качество антикризисных решений снижается, как и вероятность осуществления структурных реформ.

Одной из важнейших характеристик происходящего остается также то, что официальная статистика не демонстрирует, что в экономике происходит нечто чрезвычайное. Такая ситуация приводит к тому, что аргументация бизнеса с одной стороны и госструктур - с другой находится в непересекающихся плоскостях. НПП, достаточно быстро развивающаяся институционально, пока не может все-таки представить какую-то цельную картинку, основанную на объективной статистике (например, от отраслевых ассоциаций), подтверждающей ее аргументацию в формате, который могли бы воспринять власти. Неизвестно также, осознается ли в какой-то степени сглаживаемая статистика в качестве фактора, препятствующего принятию каких-то кардинальных решений самими властями.

Аргументы сторонников постепенного ослабления тенге, в свою очередь, также не осмысливаются адептами резкой девальвации. Следует ли в нынешней ситуации нахождения России под санкциями и более чем 4-процентного спада в российской экономике привязать тенге к рублю, несмотря на отличия ситуации, проявляющиеся, например, в недавнем размещении казахстанских суверенных еврооблигаций на $4 млрд? Насколько значимым для экономики будет увеличение долговой нагрузки по валютным кредитам? Как быть с долларовыми кредитами на 18 млрд, выданных казахстанскими банками корпоративному сектору, пускай большая часть этих заемщиков и имеет валютную выручку? Что будет в результате новой девальвации, происходящей через короткое время после февраля 2014 года, с социальной ситуацией, потребительским спросом, инвестиционной активностью и уровнем доверия к тенге - также вопросы, не находящие честных ответов. При этом расширенный до уровня Т170-198 коридор, действительно, после расширения не предоставляет достаточной гибкости тенге для реагирования на ухудшение внешней конъюнктуры, и курс может оказаться переоцененным и слишком искусственным. В понедельник и в среду на KASE были сделаны два небольших шага по ослаблению тенге до уровня в Т187,45 за доллар, что, возможно, является реакцией на происходящее с нефтью и рублем. Казахстанский макроэкономист и в прошлом советник председателя Нацбанка, Олжас Худайбергенов в интервью порталу Zonakz высказал точку зрения, что Нацбанк, возможно, будет ослаблять валюту со скоростью 1 тенге в месяц и верхняя граница коридора может быть достигнута примерно через год. Таким образом, через расширение коридора удастся сделать более предсказуемой валютную политику и повысить доверие к тенге. О гибкости валюты в интересах экономики в целом, однако, при таком подходе говорить не приходится.

Еще одной большой темой остается то, как девальвация может соотноситься с институциональными реформами и существуют ли действительно две альтернативы - новая глубокая девальвация как какой-то суррогат изменений и рост в секторах, конкурирующих с импортом, либо какие-то серьезные изменения институциональной среды и инвестиционного климата, происходящие в условиях суровых внешних факторов в течение нескольких лет. Наверное, противоречия здесь все же нет, и более слабый тенге мог бы увеличить какие-то инвестиции в Казахстан, хотя и увеличить стоимость инвестиционного импорта. В то же время нет сомнений, что долгосрочная конкурентоспособность связана с институциональными изменениями, а не курсом национальной валюты. И бизнесу, возможно, стоило отстаивать необходимость институциональных реформ столь же ревностно, как корректировку курса. В целом есть большие сомнения, что кризис для казахстанской экономики может завершиться почти сразу после девальвации тенге. Вероятно, все происходящее может больше походить на ранние 90-е, когда менялась структура экономики и выживали только высокоэффективные предприятия. Отличием ситуации являются большие возможности государства, связанные с накопленными резервами Нацфонда и возможностями осуществлять контрциклические вливания, которые должны, однако, осуществляться во благо в высокоэффективные бизнесы и сектора.

В общем, пока диалог государства с бизнесом и финансовым сектором по поводу курсовой политики не выглядит полноценным, и мотивом выбора в пользу резкой девальвации или валютного коридора остаются, скорей, какие-то текущие интересы, чем глубокие ценности и понимание ситуации. В обоих оппонирующих лагерях, однако, есть фигуры, несомненно, действующие в силу убеждений, а не интересов, вызывающие глубокое уважение. Возможно, без существования НПП процессы были бы более подспудными и шаги в сторону более гибкого курсообразования сделать было бы еще сложней.