По оценкам Баян Шапагатовой, начальника службы управления рисками KASE, суммарно объем суверенных фондов превысил $5 трлн, при том что весь объем мировых фондовых рынков составляет, по ее оценкам, примерно $140 трлн. Эксперт азербайджанского Центра мониторинга общественных финансов Ингилаб Ахмадов отметил, что суверенные фонды впервые обладают большим объемом средств, чем коммерческие банки. Это создает совершенно новую ситуацию с учетом того, что такими гигантскими деньгами управляет не частный капитал, а политики. Еще один фактор риска связан с тем, что инвестирование этих средств, в свою очередь, происходит в частные компании, что также способно вызвать серьезные диспропорции. Дискуссионными вопросами для всех стран остаются также размеры фондов и необходимый уровень доходности при инвестировании средств. В настоящий момент казахстанский Национальный фонд вошел в топ-20 суверенных фондов по соотношению его активов к ВВП, составляющему 36%. Это, однако, далеко не предел, поскольку существуют суверенные фонды, в которых саккумулировано до трех ВВП. Что касается средней доходности, то доходность в 5% за все годы существования фонда достаточно критически оценивалась спикером, так как она не покрывает тенговой инфляции. (Это выглядит весьма спорным тезисом, так как средства сберегаются в долларовом выражении.) Г-жа ШАПАГАТОВА, правда, подчеркнула, что, исходя из опыта ее работы в Нацбанке, понятно, что наиболее важным ориентиром является не абсолютная доходность, а соотношение с определенными бенч-марками. По мнению Сергея Дробышевского, руководителя макроэкономического направления в российском Институте экономической политики имени Гайдара, какие-либо ориентиры, связанные с высокой доходностью, перед фондами не ставятся, поскольку очевидно, что главной целью является сохранность средств. И в российском, и в азербайджанском вариантах инвестирования доходность в среднем существенно ниже казахстанской. Г-н АХМАДОВ говорит о доходности в 1,5-2% и примерно $180 млн, полученных от фонда в размере примерно $30 млрд в качестве инвестиционного дохода. В ближайшие два года ожидается увеличение фонда до примерно $50 млрд, и получение дохода в $200 млн в год вряд ли может считаться удовлетворительным результатом. Это, собственно, признано на официальном уровне, и эксперт говорит, что признаки отхода от прежней сверхконсервативной политики налицо. Это, например, разрешение инвестирования средств фонда в бумаги стран, далеких от рейтинга ААА, в Турцию и Россию. Кроме того, фонд получил возможности инвестирования в золото и недвижимость. И он уже инвестирует в крупнейшие инфраструктурные проекты, при этом, по оценкам эксперта, госструктуры, являющиеся операторами этих проектов, часто далеки от передовых стандартов корпоративного управления. Фонд имеет чрезвычайно большую роль для Азербайджана, поскольку трансферты из него составляют до 60% бюджета страны.
По оценкам г-на ДРОБЫШЕВСКОГО, значение стабилизационного и сберегательного суверенных фондов для России значительно меньше, и подобная презентация в России могла бы остаться фактически незамеченной. Это связано с тем, что объемы экспорта нефти по отношению к экономике существенно ниже и при всем желании инвестировать в фонды, не извлечешь больше 6% или 7% ВВП в год. Создание суверенного фонда, в котором бы аккумулировались не только нефтяные доходы, могло бы быть связано с очень существенным сокращением бюджетных расходов (которые на 50% состоят из расходов социального характера), что невозможно по политическим причинам. Кроме того, сложности связаны с демографией, поскольку через несколько лет в России количество пенсионеров превысит количество работающих. Прогнозируется, что в 2015 году оба фонда в совокупности не будут превышать 10% российского ВВП. Тем не менее и в России стабилизирующая роль фондов в период кризиса также не вызывает большого сомнения, по оценкам эксперта, вливания из них в экономику могут быть соотнесены с заимствованиями в примерно 15% ВВП.
Профессор Карагандинского экономического университета Казпотребсоюза Динара Сихимбаева основной акцент в своем выступлении сделала на желательных изменениях в налогообложении нефтяных компаний. Оно, по ее мнению, недостаточно и не решает проблемы оставления в Казахстане природной ренты. Основные изменения должны быть, по ее мнению, связаны с тем, что налоги должны отражать качество месторождений и себестоимость добычи нефти, в том числе и потому, что нынешняя налоговая система не стимулирует добычу нефти с высокой себестоимостью, и компании не занимаются даже нефтью с себестоимостью в $25 или $30 за баррель.
Налоги должны быть очень существенно повышены для месторождений с низкой себестоимостью и, возможно, снижены для затратных месторождений. Кроме того, на этом этапе низкие налоги должны быть для проектов, связанных с добычей газа. Ораз Жандосов, руководитель Центра экономического анализа “Ракурс” (по его собственному определению, “приложивший руку к созданию Нацфонда”), также отметил, что налогообложение нефтяной отрасли в Казахстане является, возможно, самым низким в мире. По крайней мере, таким оно было пару лет назад, когда “Ракурс” проводил соответствующие исследования, и ситуация вряд ли могла существенно измениться. Этой теме, по его мнению, однако, следует посвятить отдельное обсуждение.
Что касается остальных аспектов, то г-н ЖАНДОСОВ считает наиболее легкой и бесспорной частью с точки зрения желательных изменений повышение транспарентности. (Низкий уровень транспарентности критиковался всеми участниками обсуждения, и у Нацфонда в этом плане не нашлось ни одного адвоката.) Нынешняя ситуация с фондом, когда о каких-либо подробностях, связанных с ним, известно немного, выглядит особенно странно на фоне того, что в целом Казахстан демонстрирует достаточно высокий уровень открытости, связанный с госфинансами. У фонда отсутствует собственный сайт, нет какой-либо информации об управляющих средствами и инвестиционной стратегии. Между тем, по мнению г-на Жандосова, необходимо раскрытие информации, вплоть до публикации на ежеквартальной основе перечня эмитентов, в бумаги которых сделаны инвестиции. Нынешняя ситуация порождает определенное недоверие, и, по словам г-на Жандосова, в разгар кризиса к нему обращались люди из финансовых кругов, причем достаточно высокого уровня, с достаточно странным вопросом - а существует ли в реальности Нацфонд? Кроме того, по его мнению, необходимо расширение наблюдательного совета фонда, обладающего совещательными функциями, поскольку сейчас в нем находятся только госчиновники, за исключением спикеров двух палат парламента, которые по существу также являются функционерами. Изменения, связанные с независимыми директорами, успешно осуществляются, например, в фонде “Самрук-Казына”. Что касается роли фонда, то г-н Жандосов перед тем как говорить на эту тему, адресовал вопрос о том, есть ли сомнения в стабилизирующей роли фонда, обозревателю газеты “Республика” Тулегену Аскарову. Г-н АСКАРОВ ответил, что 5 лет назад он бы, наверное, не колебался с утвердительным ответом на этот вопрос, сейчас же у него нет полной уверенности. Обосновывая свои сомнения, он отметил, что “распечатывание фонда” и вливание значительных средств в экономку тем не менее не вызвало высокой инфляции, которая остается на достаточно низком уровне. Что касается “голландской болезни”, которую должно было предотвратить создание фонда, то она и так присутствует, и в страну завозится практически все, “вплоть до трусов”.
По мнению г-на Жандосова, стабилизирующая роль фонда достаточно очевидна и проблемой является скорее то, что в действовавшей в момент кризиса модели не было сформулировано условий, при которых вливания из стабилизационной части происходили бы автоматически. Это привело к существенному затягиванию принятия решений и поступлению средств лишь через несколько месяцев после начала кризиса. Такая же ситуация сохраняется и в новой третьей концепции Нацфонда, там по-прежнему нет механизмов, основанных на объективных факторах. Кроме того, одному из “отцов-основателей” фонда не нравится механизм, связанный с фиксацией ежегодного трансферта в бюджет в размере $8 млрд. Непонятно, почему выбран именно такой путь, поскольку это будут одинаковые перечисления лишь номинально, поскольку бюджет будет расти. Г-н Жандосов остается противником использования сберегательной части фонда на инфраструктурные и инновационные проекты, в то же время он считает, что какую-то часть из сберегательного фонда (10-15%) можно начинать тратить на развитие человеческого капитала, учитывая тот факт, что наибольшие доходы от экспорта нефти придутся на ближайшие 30 лет.
Николай ДРОЗД
